Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
— Нас не просто пустят! Нас пригласили!
— Врешь!
— Как взрослых! Твой дедушка договорился с моим…
— Мой дедушка с кем хочешь договорится!
— Это точно…
— Бежим!
— Ага!
Амфитрион очень боялся опоздать. Несся сломя голову; даже Леохара обогнал. И успел переодеться в новый хитон с каймой. Спасибо маме! А он, дурак, еще брать не хотел…
Перед входом в мегарон, украшенным ветвями лавра и оливы, гудела толпа. Справа — гости со стороны женихов, слева — со стороны невест. С Леохаром все было ясно: невесты — его тети, шагай налево. А Амфитриону куда? Один из женихов травил его дедушку по приказу отца невесты. Можно ли считать это кровным родством? Мальчик почесал в затылке — и встал рядом с Леохаром. Как выяснилось, угадал. Объявившийся вскоре Персей тоже встал слева. Гости переминались с ноги на ногу, болтали о пустяках. Амфитриону снова сделалось скучно.
Оказывается, не такое уж интересное это дело — свадьба.
День свадьбы объявили перед состязаниями. Ванакт держал слово. Лето — не лучшее время для устроения семей, но Анаксагор ждать не пожелал. К чему откладывать неизбежное? Главное — день выбран правильный: сегодня ночью Луна-Селена явит свой лик целиком. Свадьба в полнолуние угодна богам. Жертвы Зевсу-Покровителю и его могущественной супруге Гере принесены, вода для брачного омовения доставлена…
Можно приступать!
С рассвета во дворце стоял дым и чад. Во дворе резали и сразу жарили скот: быков и овец. Слуги носились, как угорелые, толкаясь и костеря друг друга на чем свет стоит. Два раба с пальмовыми ветвями усердно отгоняли ос и мух от сладостей. Орешки, жареные в меду, пироги с вяленым инжиром и маком, смесь миндаля с золотистым изюмом… Слюной бы не подавиться!
Отчасти поэтому Амфитрион и сбежал к обрыву.
— Радуйтесь, достославные женихи!
— Радуйся, мудрейший Меламп!
— …и честнейший Биант!
— Милость богов на ваши головы!
Гости зашумели, приветствуя братьев. Ослепительно-белые, словно присыпанные солью хламиды, венки из фиалок, бороды расчесаны и завиты колечками. Сейчас Меламп с Биантом были похожи, как никогда. Вот только улыбались по-разному. Биант сиял, готовый пойти в танец, Меламп же скорее обозначал радость жестами и движением губ, чем радовался по-настоящему.
«Это потому что Биант — честный, а Меламп — мудрый, зато гад, — решил Амфитрион. — Верно их назвали…»
— Радуйтесь, прекрасные невесты!
— Радуйтесь, Лисиппа…
— …и Ифианасса!
— Да хранят боги ваш домашний очаг!
Расшитые лилиями и гиацинтами пеплосы до самой земли. На головах — тонкие покрывала из льна. Никто до срока не должен видеть лиц невест. Богини ревнивы, позавидуют — беды не оберешься. Лисиппа с Ифианассой шествовали в окружении подруг из числа знатных аргивянок. Вообще-то на пиры женщин не приглашают. Бабушка Андромеда — исключение. Но и свадьба — тоже исключение.
— Радуйтесь, дорогие гости!
— Добро пожаловать!
Толпа расступилась, наперебой вознося хвалы молодым. Когда обе пары взошли под своды мегарона, на них пролился благоухающий дождь — лепестки диких роз.
— Ксесиас! Ксесиас![95]
Следом повалили гости. Ванакт с супругой встречали их в зале. Факелов не пожалели. Амфитрион даже забеспокоился: как бы пожара не случилось! У входа стояли лохани с водой. Для брезгливых поставили кувшины. Ополоснув руки, гости занимали места за столами. Мальчик поерзал, устраиваясь на трапезном ложе. Мегарон у них просторней нашего, отметил он. Ну так и Аргос больше Тиринфа… Колонн, окружавших очаг, восемь, а не четыре; и потолок выше, и стены расписаны снизу доверху. Свет факелов мешался с дневным, льющимся из дверей; по фрескам гуляли блики, сталкиваясь с тенями собравшихся — изображения ожили, превращая свадьбу в поле боя. Два бородача разили друг друга копьями — небось, Пройт с Акрисием. Волк сражался с быком, пращур Данай давал дочерям полезные советы, готовился к роковому броску дискобол… О, дедушка! Персей устроился под своим изображением, давая внуку отличную возможность сравнить. Похож! Хотя на стене дедушка гораздо моложе.
Кудрявый, как барашек…
Гости галдели птичьим базаром. Больше прочих усердствовали приятели женихов. Они наперебой сыпали плоскими шутками — и сами же над ними смеялись. Довольный Биант веселился от души. Меламп выглядел потерянным. «Кто все эти люди?» — читалось на его лице. Удивляясь переменам в облике фессалийца, мальчик не знал, что последние дни окончательно выбили Мелампа из колеи, преподнося все новые сюрпризы. Мало того, что он теперь не змей и не провидец; что под его руководством возвели храм Дионису и сейчас строят второй — совместный, Диониса Хиропсала и Афродиты Урании[96]! Вдобавок они с братом уже третий год живут в Аргосе. У каждого имеется дом и прислуга. Братья-Амифаониды — уважаемые люди! Обзавелись кучей друзей — тех самых, что галдят вокруг… Самое мерзкое, что в памяти Мелампа начали смутно проступать события двух лет, которых никогда не было. Или все-таки были? Кто сошел с ума — он или мир?
Оба?!
Прошлое изменилось. Признать это на словах — проще простого. Но — принять, прочувствовать, сделать чужое своим, слиться с ним и жить дальше… Всякий ли рассудок выдержит такое насилие?
Наконец галдеж стих, и началась свадебная церемония. Невесты вручили женихам праздничные одежды, затем обнесли гостей пирогом и ячменной мукой с медом. «Чтоб из рук любимой супруги и ячмень для вас медом становился!» И вот торжественно вносят благоухающие туши на вертелах. Резник-дайтрос отрезает всем по куску. М-м-м! Да, и баранины тоже! А это что? Серые дрозды? Запеченные с зеленой айвой и кислицей? Царское лакомство, говорите? Жесткие они, ваши дрозды. И айва кислая. Мне бы еще баранинки. Где корзинка с хлебом? Ага, белый, пшеничный…
Уфф!
А потом столы опустели. Рабыни смели с них крошки — и перед каждым гостем поставили кубок. Долговязый виночерпий налил вина: мужчинам крепкого, неразбавленного, женщинам и Амфитриону с Леохаром — пополам с водой.
— Здоровье молодых!
— За нерушимость семьи!
— Ксесиас!
— Все не пей, — прошептал на ухо Леохар. — Так, пригуби. А то плохо будет…
— Знаю. Я один раз…
Мальчишки переглянулись, хмыкнули — и отхлебнули из кубков.
Столы унесли. Слуги собрали кубки и взамен дали всем широченные чаши, которые виночерпий наполнил уже разбавленным вином. Началась вторая часть пира: если во время первой только ели, то сейчас предполагалось только пить. К началу третьей — когда вновь принесут еду, но и вино никуда не денется — кое-кого выволокут на свежий воздух проспаться. Без этого ни один пир не обходится. У входа ждал бродячий рапсод. Как воздадут почести богам, так настанет его черед. А там и музыкантов пустят.
Какая свадьба без песен?
Перед Персеем поставили чашу с пивом. Убийца Горгоны глянул на Мелампа, отчего целитель поперхнулся и закашлялся.
— Сегодня я пью вино.
— Вина Персею! — крикнул ванакт, удивленный переменой вкусов.
Пиво заменили темно-красным аркадским.
— Восславим же Зевса-Заступника!
— И супругу его, златообутую Геру!
— Возлюби молодых, Гестия, покровительница домашнего очага!
Возлияния следовали одно за другим. Гости по очереди вставали, вознося хвалу богам. Встал и Персей.
— Эвоэ, Дионис, брат мой…
Мальчик решил, что он ослышался. Дедушка не мог этого сказать! Скорее мир рухнет, погребая всех под обломками. Но мир устоял, а дедушка продолжил:
— Эта чаша — в твою честь. Если уж мы с тобой заключили мир…
Гости слушали. Кивали с одобрением. Разве что Кефал замер, не донеся чашу до рта; да Меламп подался вперед, ловя каждое слово.
— …разве может быть иначе? Всем известно о нашем примирении. Если так, кто продолжил бы войну? Только клятвопреступник. Такого осудили бы люди и прокляли боги. Ты слышишь меня, Дионис? Лишь осел не свернет с пути, ведущего к позору и гибели. Перемены — наш удел. Но кое-что остается неизменным.
И во весь голос:
— Эвоэ, Дионис! Эван эвоэ!
12
— Да, в храме Афины…
Амфитрион с изумлением смотрел на дедушку. Такой Персей был ему в новинку: умиротворенный, разговорчивый. Одно слово — подвыпивший. Раньше дед и сам не пьянел, и другим не давал. В его присутствии трезвели записные выпивохи. Ходили сплетни, что это из-за войны Диониса с Персеем. «Хлебни с первым воды — захмелеешь, со вторым залейся вином — не впрок пойдет!» Сейчас же дедушка взмок, лысина его сверкала от пота. Жесты утратили скупую точность, речь — краткость. Это Персей, хихикая, предложил внуку сбежать из наскучившего мегарона к обрыву. Внук с радостью согласился, прихватив с собой Леохара с Тритоном. Еще следом увязался молодой стражник, решив, что ему все равно, где караулить. Опершись на копье, парень ловил каждое слово Убийцы Горгоны.
